История создания
Впоследствии стало ясно, что рельеф данной местности как нельзя лучше подходил для проведения подземных взрывов в скважинах и штольнях. Единственным недостатком был тот факт, что в Семипалатинске располагалось китайское консульство, но вскоре оно было закрыто.
21 августа 1947 года вышло постановление, в котором говорилось, что начатое ранее ГУЛАГом строительство теперь передается военному ведомству под названием «Учебный полигон № 2 МВС СССР (в/ч 52605)». Его начальником назначили генерал-лейтенанта П. М. Рожановича, а научным руководителем – М. А. Садовского, ставшего впоследствии академиком.
Испытания
Статистика взрывов
Последствия
Полигон, находящийся в казахских степях, был особенным. Он известен не только своей огромной территорией и взрывающимися на ней самыми совершенными смертоносными ядерными зарядами, но и тем, что на его землях постоянно находилось местное население. Такого нигде еще в мире не было. Из-за того, что несколько первых ядерных зарядов были несовершенными, из 64 используемых килограммов урана цепная реакция затрагивала только около 700 г, а остальное количество превращалось в так называемую радиоактивную пыль, которая оседала на землю после взрыва.
Можно только догадываться, к чему могли привести дальнейшие ядерные испытания, если бы не договор об их запрете в водном, воздушном и космическом пространствах, подписанный ведущими державами в этой области в 1963 году.
Сферы применения
Закрытие
Еще через 2 года все военные ушли оттуда, но оставили после себя уродливые шрамы на земле в виде воронок, штолен и тысяч километров отравленной радиоактивными частицами почвы.
Курчатов
Прошло уже 24 года после того, как был закрыт Семипалатинский испытательный полигон. Но Курчатов – так назывался когда-то закрытый город – до сих пор пользуется необычайной популярностью у иностранцев. И это неудивительно, так как многие мечтают увидеть, какой же мощью обладала исчезнувшая супердержава под названием СССР. У туристов, приезжающих сюда, один маршрут: Курчатов – опытное поле – необычное озеро, которое именуют Атомным.
Сначала новый город называли Москвой-400. Родственники работавших там специалистов приезжали в столицу и там искали своих близких. Они даже не догадывались, что те живут сейчас за 3 тыс. км от Москвы. Поэтому в 1960 году этот населенный пункт переименовали в Семипалатинск-21, а немного позже и в Курчатов. Последнее название дано в честь известного разработчика ядерной программы СССР Игоря Курчатова, жившего и работавшего здесь же.
Этот город был построен на пустом месте практически за 2 года. При строительстве домов учитывалось, что здесь будут проживать офицеры и ученые со своими семьями. Поэтому город Курчатов снабжался по высшей категории. Родственники, которые приезжали в гости к своим близким, считали, что они живут чуть ли не в раю. Тогда как в Москве людям приходилось часами выстаивать в очереди за продуктами с талончиками в руках, в Курчатове полки в магазинах просто ломились от необычного изобилия товаров.
Атомное озеро
Жертвы полигона
В опасных зонах этой площадки радиоактивный фон в 2009 году составлял 15-20 миллирентген в час. Невзирая на это, там все еще живут люди. До 2006 года территория не только не охранялась, но и не была нанесена на карте. Местное население часть площадки использовало в качестве пастбищ для скота.
Тысячи заболевших, сотни погибших и навеки изувеченная земля…
Такой осталась область вокруг Семипалатинска после советских ядерных испытаний. Гонка вооружений привела к массовому уничтожению собственных граждан и почему этого нельзя было избежать.
Политбюро постановило: немедленно дать ответ! Ответственным за программу назначили академика Курчатова.
Встал вопрос, а где же ее испытывать?
Специальная комиссия в 1947 году рассмотрела ряд участков, изучая их особенности. Выбор пал на окрестности Семипалатинска, где условия как раз подходили для ядерных испытаний. Плотность населения была крайне низкой, населённые пункты — редкие и малочисленные. Но при этом — развитая инфраструктура. Рядом река Иртыш, недалеко автотрасса и железная дорога. Можно удобно и быстро доставлять грузы А ещё на территории располагались промбаза и воинские части. Имелись заводы, которые могли бы снабжать полигон необходимыми материалами. Идеальные условия — благодаря им строительство уложилось в два года, с 1947-го по 1949-й.
В итоге Семипалатинский полигон раскинулся на 18 тысяч квадратных метров. Чуть больше Кувейта, чуть меньше Словении.
Но, как показала практика, этих сведений было недостаточно. Определить настоящую длину радиоактивного шлейфа помогла случайность. После запуска командир батальона заметил повреждённый аэростат, маячивший за пределами «безопасной» зоны. Туда направили экспедицию. Выяснилось, что воздушный аппарат покорёжило ударной волной, а в воздухе витали радиоактивные частицы. И это всё — далеко от эпицентра взрыва, куда, по расчётам военных, не могло добраться заражение.
В сентябре 1949 года выяснилось, что радиационный след протянулся вглубь страны — например, на его пути оказался город Бийск, расположенный в 570 километрах от полигона. Это стало полной неожиданностью для всех.
Поначалу местное население просто временно эвакуировали. Потом создавались службы дозиметрии, началась специальная подготовка врачей. Жителей пытались защитить не только от радиации, но и от взрывных волн. Иногда их предупреждали о предстоящих испытаниях, чтобы аборигены куда-нибудь уехали, не то погибнут под завалами. Очевидцы рассказывали: когда возвращались обратно, на них смотрели дома с пустыми глазницами-окнами и зияющими дырами вместо дверей — выбило.
Военные, участвовавшие в испытаниях, сами не до конца понимали, насколько всё опасно. Конечно, они знали о дозах радиации и следовали инструкциям. Лётчики, набрав допустимую дозу, шли на посадку. Затем самолёты отмывали смесью керосина и воды, а одежду уничтожали. Но, как говорят сами очевидцы, они были молоды и здоровы — долгие годы не ощущали никаких последствий.
Всего Семипалатинский полигон бомбили около сорока лет. За эти годы прошло больше 450 испытаний — воздушных, наземных, подземных. Последствия оказались катастрофическими: от 600 тысяч до 1,5 миллиона пострадавших. После начала испытаний среди местных резко возросло количество онкобольных. Дети рождались с дефектами. У них наблюдались тяжелые неврологические заболевания и различные деформации костей.
Радиация — разрушительная система, которая может приводить к деформации ДНК, мутациям и генетическим повреждениям. Радиоактивные частицы не видны глазу. Без дозиметра человек не знает, какому воздействию подвергается его организм. Тяжелее всего воспринимают радиацию ткани, которые активно делятся: это костный мозг, лёгкие, слизистая желудка, кишечник, половые органы. В результате облучения может развиться острая лучевая болезнь, может нарушиться работа системы органов кроветворения, иммунной системы, желудочно-кишечного тракта, эндокринных желёз.
Прошло почти полвека, что в итоге? В 2005 году начались работы по маркировке границ Семипалатинского полигона. Самыми опасными зонами логично оказались площадки, где взрывали бомбы. На некоторых из них уровень радиации выше нормы в сотни, а порой и в тысячи раз.
Так кто же виноват? Никто — мирное население стало случайной жертвой в беспощадном противостоянии двух ядерных держав.
Подписывайтесь на канал, ставьте лайки!
На Семипалатинском полигоне служили солдаты-срочники. О радиационной опасности они не знали
Сорок лет на Семипалатинском испытательном полигоне, занявшем три области советского Казахстана, испытывали атомные бомбы. На полигоне без специальной защиты, а часто и в неведении, что это за место, жили и работали десятки тысяч солдат-срочников. И даже через тридцать лет после закрытия полигона об их судьбе невозможно найти достоверные данные.
Двадцать девятое августа
Посреди степи, покрытой пожелтевшей от зноя травой, высится 37-метровая башня. Её окружает испытательная площадка — огромная, разделённая пятнадцатью разграничительными линиями на сегменты.
Мощность взрыва — двадцать две килотонны. Это на одну килотонну больше силы удара бомбы, разрушившей Хиросиму. Радиоактивное облако от взрыва разошлось на сто двадцать километров и накрыло населённые пункты. Из-за выпавших осадков доза радиации в них в миллион раз превысила естественный фон.
Срочники
«Так вижу, а так — нет» — Владимир прищуривается, задерживает взгляд и закрывает ладонью сначала один глаз, потом другой.
Мужчине восемьдесят пять лет. Он — один из самых пожилых ветеранов подразделения особого риска. Из города, где он сейчас живёт — казахстанского Костаная, — призвали восемьдесят парней, многие из которых прожили совсем недолго.
Владимира призвали в армию в 1954-м году, он только закончил семь классов. Ни ему, ни его сослуживцам не говорили, куда они отправляются. Ехали долго: в холодном поезде через Сибирь из-за отсутствия прямой железной дороги в районе центрального Казахстана, на грузовиках через бесконечную степь и проходя десятки КПП — в гарнизоны, выстроенные на Семипалатинском полигоне. Старший лейтенант на все вопросы солдат о том, куда они едут, отвечал: «Приедете — узнаете».
В первый раз у Владимира помутнело в глазах в пятьдесят пятом — от яркой вспышки ядерного испытания. Было это на Семипалатинском полигоне, где девятнадцатилетний парень проходил службу.
Намного больше солнца
Ни о каких последствиях солдат не предупреждали, обмундирование не выдавали: «Вспышка была такая, что многие несколько дней после взрыва ничего не видели. И давление страшное, будто с глаз лезет всё. На территории нашей было несколько собак. Они после взрыва завыли, побежали и замертво упали. Ударная волна — двести километров: стёкла повылетали в казармах, везде. Воздух после испытаний насыщенный, тяжелый».
Владимир стал свидетелем девяти воздушных взрывов. Самым страшным на его памяти оказалось испытание водородной бомбы.
Полигон
В 1945, после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, Сталин, обеспокоенный успехами США в освоении военного атома, дал задание на ускоренное создание первой советской атомной бомбы.
Постоянному воздействию излучения на этих территориях подвергалась вода (например, одна из самых протяжённых рек Азии — Иртыш), почва (трёх областей Казахастана и Алтайского края в России), животные и люди (почти два миллиона человек, проживавших на этих территориях).
Мало что знали об испытаниях и прикомандированные к полигону солдаты — с 1947-го в обстановке строжайшей секретности срочники со всей страны возводили по воле советского руководства жилые городки, научные лаборатории, испытательные площадки. Они наблюдали за взрывами, убирали с площадок трупы животных, чувствуя, как голова разрывается от давления, а дыхание спирает, и боялись заговорить о происходящем даже друг с другом.
Письма с Луны
«Луна», её сопки, огромный аэродром, где стояли тяжёлые самолёты дальнего следования, казармы, до которых никак не дойти, снятся Владимиру до сих пор. Во снах он видит более чётко, чем наяву: в последние годы он считывает только силуэты — чтобы что-то разглядеть он щурится и прикрывает рукой то один то другой глаз.
Десятый друг
Во снах он видит и лица сослуживцев. «В памяти они остались, часто мне снятся. Друзья, которых нет сейчас. Еришев в Рудном, мы с ним по работе встретились случайно. Харлашин — в Качарах жил. Дорошенко Вася, когда демобилизовались, гостил, я тогда жил с родителями. Бабичева Васю я встретил однажды здесь: мы обнялись, он заплакал, затем приехал с женой к нам в гости. Через год его не стало. Я всех помню. Это самое страшное для меня — я с ними спал на одной койке, рядышком, и сейчас ни одного нет».
С девятью сослуживцами Владимир крепко сдружился: их имена написаны им от руки на мятом листке, рядом с каждым пометка — «умер». Все, по его словам, ушли от поражения верхних дыхательных путей. На полигоне не особенно беспокоились о безопасности призывников — им не выдавали маски или специальную форму даже когда они выезжали на испытательные площадки.
Фиолетовый гриб
Радиоактивные осадки в течение сорока лет распространялись на триста тысяч километров, захватывая территории трёх областей Казахстана и Алтайского края в России, где находились мирные жители.
Маскхалаты
На испытательные площадки — места будущих и прошедших взрывов — срочников посылали группами по восемь человек. Выдавали маскхалаты — обычные маскировочные костюмы, которые можно накинуть поверх обычной формы, противорадиационную мазь и шкалы с лампочками разных цветов:
«Шкала крепилась с маскхалату, перед глазами, чтоб мы видели. Работала от электричества. Как светофор. Она показывала, насколько территория заражена. Мы отправлялись на полигон, когда проходило больше недели с момента испытания. В сам эпицентр нельзя было».
Маскхалат был нужен, чтобы солдаты завозили на площадки животных: козы, кролики и собаки были таким же материалом для испытаний, как танки, гражданские автомобили, модели мостов: «Мы оставляли их в клетках на разных расстояниях от эпицентра взрыва: десять километров, двадцать пять и пятьдесят – почти до самой части, куда мы были прикомандированы. Жалко было очень их». Офицер, отвечавший за вывоз трупов животных, сказал солдатам после первого выезда: «Вы ничего не видели. Вы должны молчать».
После испытания солдаты отправлялись за трупами: складывали их в большие полиэтиленовые мешки с молнией, запечатывали. Запечатанные мешки с мёртвыми животными кидали в грузовые машины с металлическим полом и огромными кузовами. Их отправляли в лаборатории полигона и в Москву на изучение последствий взрыва и радиационного облучения.
Большая стройка
«Помню, машину, покорёженную из-за взрыва, вёз с полигона на базу для исследований. Возил зверей мёртвых. Их грузили в кузов, и я вёз. В первый раз, когда их увидел, сказали не задавать лишних вопросов. Один раз, помню, засыпали кузов песком и кинули на него мёртвых поросят. Сказали коротко и чётко – вези. Рассматривать не давали, но я понимал, что они не живы после взрыва, поэтому не знал, что испытывать. Ещё после этих зверушек промывали машину мне». Так вспоминает свою работу на Семипалатинском полигоне Виктор Максимович — мужчина с тяжёлым взглядом больного человека. Он сильно заикается, делает долгие паузы между словами и тихо говорит. Его лицо и голову прикрывают очки и кепка. На фотографии, сделанной три года назад, Виктор выглядит гораздо моложе. Кажется, его состарил диагноз — рак.
С 1959 по 1963 Виктор прослужил в трёх частях поблизости Семипалатинского полигона: был рабочим, рядовым, затем — водителем большегрузов. Виктор перечисляет их номера частей: две с нулём в начале — секретные. Он много видел, но лишних вопросов не задавал. И сейчас, спустя шестьдесят лет, предпочитает много не рассказывать.
Виктор Максимович помнит, как призывников везли к полигону в вагонах для скота, большой толпой, ничего не говоря о пункте назначения. Прибыв на место, Виктор узнал, что попал в строительный батальон: «Я не знал, что буду служить на полигоне. Мне сказали, что я буду рабочим и всё. Не рядовым, а рабочим, в строительной части. Когда стал водителем, неделями возил бетон. Надо кирпич привезти, посылают за кирпичом, загружают тоннами, сколько влезет, и я его везу, куда скажут». С шестидесятых годов у Виктора был допуск на всю территорию полигона: на своей большегрузной машине он объехал все строящиеся и действующие объекты.
Большая стройка шла без конца: Виктор видел, как появлялся аэродром и целый военный городок для лётчиков и их семей, как строили казармы для солдат, живших прямо рядом с испытательными площадками, рыли штольни для подземных испытаний. Все коммуникации были проложены под землёй, чтобы с воздуха не было видно электрические вышки. Чтобы со спутников нельзя было засечь колонну самосвалов, Виктор ездил с грузами только по ночам.
Однажды ночью
«Однажды ночью меня разгружали краном. Разгружают меня, разгружают и, ни с того, ни с сего — гриб. Такое жуткое свечение: яркое, недалеко. Мы подумали, что это кран задел провода, что-то с электричеством, сейчас они начнут гореть. Потом только поняли, что это ночью взорвали бомбу».
Никто не рассказывал солдатам о радиоактивной опасности, информация об этом была засекречена. Не слышал он и о том, что взрывы, проводившиеся на полигоне, — атомные. Он старался воспринимать свою службу, как обычную работу, которую надо выполнять на совесть. И, как Владимир, боялся заговаривать с сослуживцами об испытаниях.
«За три с половиной года их было много. Я видел глазами воздушные взрывы. Как видел? Ехал, меня обогнал кортеж легковых машин. Потом они встали на бугорке — километров 20-30 от испытательной площадки. Достали бинокли. Я тоже остановился, не доехав до них км 4-5 где-то. Смотрю — гриб появился. Большой» — рассказывает Виктор.
Местные
«Где-то в 86-м году меня призывают в армию. Ко мне на проводы приезжают мои двоюродные братья и сестры из села. Смотрю – у них выпадают волосы. Клочки седых волос у детей, которым 5-7 лет. Клочки волос седые! А потом родная младшая сестра в 35 умерла, от онкологии. Хоронишь близких и понимаешь, что причина смерти — полигон.
Люди были для властей просто подопытными кроликами. Вместе с животными. Это хуже терроризма. Их здоровье до сих пор никто не обследовал, уровень радиационного загрязнения этой территории никто не знает».
Марафон
Весть о движении проникала всюду, и в 1989 году Серик, вернувшийся из армии и успевший основать свой спортивный клуб, в его поддержку организовал акцию для советской страны невероятную. Он решил пробежать марафон со своими единомышленниками, десятью спортсменами-любителями. Самому старшему из них было уже под шестьдесят.
Когда спортсмены выбегали из Аягоза, их провожал весь город. Школьники, взрослые люди. Поддержка тогда была и со стороны администрации — они приставили марафонцам сопровождение для безопасности и оказания помощи.
«Интересный был момент. Наш город маленький, провинциальный. Не было там ни телевидения, ни газет, которые афишировали бы марафон. Поэтому стихийный протест населения стал неожиданностью и показал, что у людей ещё есть потенциал для гражданской активности».
Из Аягоза, города в трёхстах километрах от Семипалатинска, через аулы и города, расположившихся вблизи полигона, Серик бежал с товарищами четыре дня. Они останавливались в каждом поселении, чтобы устроить стихийный митинг, призывая к закрытию полигона. Они бежали по дорогам Казахстана с редкими остановками — к Алма-Ате, где их с цветами и благодарностью, на майских демонстрациях, встретили люди из движения «Невада-Семипалатинск».
Пост-эффект
Благодаря движению «Невада-Семипалатинск», Семипалатинский испытательный полигон остановил работу 19 октября 1989 года. 29 августа 1991-го года Семипалатинский испытательный полигон указом первого президента Казахстана Нурсултана Назарбаева был официально закрыт. «Все ликовали. Такое состояние было победное, будто войну выиграли. Все радовались, появилось чувство облегчения» — вспоминает Серик.
В открытых источниках нет информации о том, на какие льготы могут рассчитывать ветераны подразделений особого риска, и признают ли жителей городов около полигона жертвами ядерных испытаний. Владимиру и Виктору, свидетелям взрывов в атмосфере, об особенной помощи стало известно случайно — специально с ними на связь не выходили.
«Такая служба»
Служба Виктора закончилась пятьдесять шесть лет назад, он демобилизовался двадцатитрёхлетним парнем. В тридцать у него начали выпадать зубы, к пятидесяти не осталось ни одного. С каждым годом после армии список болезней ширился: стенокардия, энцефалопатия, поражающая мозг, нейромышечный синдром, сковывающий движения, несколько месяцев назад обнаружившийся рак. Виктор понимает, что болезни, из-за которых он страдает, — следствие многомесячного облучения. В суде, на котором не было даже свидетелей, его признали жертвой ядерных испытаний, назначили выплаты, которых хватает только на оплату коммунальных услуг.
С момента, когда окончилась служба Владимира, прошло шестьдесят три года. Как ветеран подразделения особого риска, он имел право получать льготы. Но об этом узнал случайно — от встреченного в семидесятые сослуживца. Обращения в казахстанские ведомства ничего не дали, ответ пришёл только из Москвы и только в девяностые. Денежные компенсации были совсем небольшие, в переводе на российские рубли — это две тысячи.
«Когда закрыли полигон, я не то, чтоб порадовался, было просто облегчение. Сейчас просто хочется туда попасть, посмотреть что там. Я во сне вижу, как иду, доезжаю до части и просыпаюсь. Та земля для меня мёртвая теперь. Вот такая мне служба досталось», — говорит Владимир Семёнович и отворачивает полуслепые глаза к окну.