После бани пили чай с малиной.
Все они, за давними годами
Толща лет, как айсберг, предо мной.
Я о судьбах до сих пор гадаю,
С кем встречался в стороне родной.
Глазачев Андрей и Витя Шиман,
Первый фронтовик, второй зека:
— Месяцами они лес пилили,
В баню приходили иногда.
Было, вспоминаю, это в детстве
Мир тогда весь океан добра:
— Этим чувством жило, пело сердце,
Будто сказка, в доме вечера.
Всю войну «бабахал» на катюше,
Месяц проплутал в глухой тайге, –
Вот такие разговоры слушал
Вечером в бревенчатой избе.
Словно кот, полеживал на палатях,
Щекотала пятки шерсть овец:
— Тулуп овчиный был до пят у бати,
Брал его с собой он только в лес.
В ту эпоху люди все, как братья,
Велся задушевный разговор…
Сообщали о себе всю правду,
Думаю о них я до сих пор.
Докопаться я хочу до сути,
До ее таинственных глубин:
— Почему меня волную судьбы?
Почему сочувствую я им?
После бани пили чай с малиной.
Все они, за давними годами,
Толща лет, как айсберг, предо мной.
Я о судьбах до сих пор гадаю,
С кем встречался в стороне родной.
Глазачев Андрей и Витя Шиман,
Первый фронтовик, второй зека…
Месяцами они лес пилили,
В баню приходили иногда.
Было, вспоминаю, это в детстве,
Мир тогда весь океан добра…
Этим чувством жило, пело сердце,
Будто сказка, в доме вечера.
Всю войну «бабахал» на катюше,
Месяц проплутал в глухой тайге, –
Вот такие разговоры слушал
Вечером в бревенчатой избе.
Словно кот, полеживал на палатях,
Щекотала пятки шерсть овец…
Тулуп овчиный был до пят у бати,
Брал его с собой он только в лес.
В ту эпоху люди все как братья,
Велся задушевный разговор…
Сообщали о себе всю правду,
Думаю о них я до сих пор.
Докопаться я хочу до сути,
До ее таинственных глубин:
— Почему меня волную судьбы?
Почему сочувствую я им?